СЕГОВЬЯ

 

Мы стоим на крыше Алькасара –

Не подозревающая пара,

Что ругаться будут очень скоро

Эти кабальеро и сеньора.

 

Мы с тобой, в ветровках темно-синих,

Даму ту, я помню, не просили,

А она сама – мол, буду рада

Щелкнуть кнопкой фотоаппарата.

 

И стоим, как будто так и надо,

Мы, такие благостные, рядом...

Расцарапанных ладоней кровью

Заживая, чешется Сеговья.

 

 

 

СЕВИЛЬЯ

 

Я тогда сказала: мне грустно,

Меня Севилья не греет после Гранады.

А ты проявил понимабельности искусство,

И немедленно понял, что тебе делать надо.

 

И пошёл к лошадям и извозчикам – торговаться.

И вот для меня оказалось смешным сюрпризом,

Что мы больше не будем над всяким таким смеяться.

А потом мы въезжали в парк Марии-Луизы.

 

И неслись в экипаже, немного сонные зяблики.

Настоящая серая лошадь роняла яблоки.

И настолько зелёной и длинной была аллея,

Что, наверное, мы и сейчас ещё прямо в ней.

 

А извозчик пытался местами вести экскурсию,

Указуя на что-то то слева, то справа по курсу.

(Я легко забываю, что говорится и пишется,

Потому, что пока что смеётся, живется и дышится.)

 

А потом, вспоминаешь, как мы голубей кормили

На зажаренной солнцем площади?... Только мы ли?

Или другие «мы» в реальности параллельной,

Ставшие сами себе и путём, и средством, и целью,

 

Бочками дёгтя, чайными ложками мёда,

Днём – молоком и кровью, а ночью – морем?

Мы помолчим об этом ещё, поспорим,

Всё ещё той аллее летя под своды.

 

 

 

ГРАНАДА

 

Ни слова об апельсинах, Севилья!

О ледяном октябрьском полу,

О новом белье скрипящем, 

О площади с голубями,

Об утках в старинном парке,

Об осени и платанах,

О красных цветочках, табачных фабриках,

О крови, любви, салфетках...

О чём же тогда – о лошади?

Об улице змеевидной?

О женщинах и их спинах?

Наверное. Или лучше

О глупых бусах цвета граната

С холодным стальным отливом?

Конечно, о бусах, ведь в них – Гранада,

Альгамбра, Лорка, оливы.