Я то и дело вспоминаю Трстено.

Моим стихотворением воспетым

Останется на память арборетум,

Средневековые простые стены,

 

Сладчайшие инжиры,… мы их ели

Для благости в душе и вкуса в теле,

Пока мы шли от старого платана,

От старого огромного платана,

От самого огромного платана

(Не раз мы проезжали мимо, странно,

Но никогда его не замечали –

Он в небесах!), а мы еще в начале

Пути в наш сад. Вот заросли бамбука,

Который так и хочется постукать…

 

Но мы свернем, и по дороге к морю

Мне кажется, что с этим миром спорить

Бессмысленно, и глупо безнадежно.

Я и сейчас так чувствую всей кожей.

 

И вот мы входим в сад. Среди растений

(Согласно книжке) – знаменитых тени

Людей, здесь обитающих когда-то.

Но время перепутывает даты

И имена. Философ, здесь творивший,

Другого ничего уж не напишет,

А я пишу, и, стало быть,  живая,

Пока не куст в саду и не трава я!

 

Читаем в тексте: по аллеям где-то

Бродила здесь красавица Цвиетта,

Стихи писала на столе  из камня…

И представляется ее рука мне

Уверенная, и спокойность позы,

И вдохновляющие муз стрекозы.

А платье будет серо-голубое,

Допустим. А назавтра пусть – другое.

Тогда она опять пойдет по саду

И забредет к фонтану. Я же сяду

На край того фонтана… нет, позднее

Я расскажу о нем. Пока не смею…

 

Идем же к морю! Море – это небо, 

Но только гуще. Вид всей этой гущи

Для глаз – приятный,  для души – целебный,

Сознанье бесконечности несущий.

Итак, мы видим море из беседки

Почти таким же, как и наши предки.

 

И видим, снова возвращаясь в сад:

Две сахарницы каменных стоят

Примерно так метрового размера.

Какая в них хранится атмосфера?

Что в них держали под тяжелой крышкой?

Мы не узнаем. Двигаемся с книжкой

По саду дальше, и обходим дом

(Его мы лучше справа обогнем).

 

Скромнейшие колонны и скамейку

Для нас таит средневековый сад.

Наверное, садовник был бы рад

Средь зарослей забыть, к примеру, лейку,

Чтобы потом вернуться и смотреть,

Как царствует какая-нибудь плеть

Разросшаяся (это если он

Мечтательности даром наделен)…

 

Теперь недалеко до акведука,

Где мы и не посмотрим друг на друга.

А так хотелось у его подножья

Обнять тебя, что просто невозможно!

 

И вот фонтан! Теперь уже не странно

Почувствовать: мы здесь из-за фонтана.

 

Здесь так торжественно, что взглядом  ловишь

Каких-нибудь загадочных чудовищ,

Которые обличия меняют

И тишину фонтана охраняют.

(На что я рифмы не люблю глагольной,

Но иногда она звучит прикольно!)

 

Хвала фонтанам! Знаешь, есть фонтаны,

От собственного превосходства пьяны.

И глупы, и напыщенны, и прытки –

Как бы премьер-министры в виде жидком!

 

Но наш фонтан совсем другого рода:

Ничуть не выбиваясь из природы,

Из самой глубины, из душ деревьев

Он смотрит с доверительностью древней.

 

Три статуи мы видим пред собою…

(На схеме – три кружочка эти трое)

Они на фоне каменного грота,

Похожего на череп. Там, где рот он

Открыл, стоит Нептун на колеснице,

А выше две темнеющих глазницы.

 

Но этот странный грот – не череп все же,

Скорей на привидение похож он,

Которое описывать не стану,

И так понятно - то, из Вазастана.

 

Не помню колесницу (там две рыбы),

По сторонам же от Нептуна – глыбы,

На них – мужчина, женщина, и струи

Летят из ртов их, будто поцелуи.

 

А перед ними – продолженье чуда,

Подобие искусственного пруда,

Где стаи красных рыб в воде зеленой

Безмолвствуют торжественно и сонно…

И слышен только струй волшебный шепот.

И становлюсь я правнучкой Эзопа…

 

Их три: змея, лягушка, черепаха.

Змея оберегает тайну страха.

Лягушка знает снов первопричину.

А черепаха в этой жизни длинной

Настолько суть и глубину познала,

Что просто слова «мудрость» будет мало,

Поэтому слова тут неуместны.

Они молчат. Замедленны их жесты.

От времени зеленоваты лица.

И шепот струй. Пускай нам это снится.